Апокалипсис Welcome - Страница 81

• Предыдущая
• 81 / 116
• Следующая

Я чувствую оцепенение: по спине бегут мурашки.

Что-то тут не так…

– Ты меня пугаешь, – плаксиво отвечаю я, демонстративно утирая слезинку.

Точнее, ее призрак – слез нет, как назло. Глаза сухи, словно пустыня Сахара.

– Это моя работа, – пожимает плечами демон, удаляясь от роковых для него церквей. – Ты всего лишь смертная душа. Будь добра, не лезь не в свое дело.

Вот тут слезы сразу появляются. Правда, они не льются из глаз горестным потоком, а яростно брызжут с ресниц. Как и положено слезам злости.

– Чтоб вам обоим сдохнуть, – завожусь я. – Задаю вопросы, в ответ получаю идиотские загадки в стиле «форта Баяр». Кому из вас стало хуже от факта, что я знаю имя царя Мидаса? Тебе и ему просто нравится держать меня в неведении. Но если охотятся за мной – наверное, я имею право на инфу, а? Умоляю… скажи – каким образом я могу повлиять на ход Апокалипсиса?

Агарес, не дослушав, уходит вперед: кажется, он вообще не понял, о чем я говорю. Демон вновь начинает волноваться – чем ближе мы подходим к Боровицкой башне, тем сильнее он впадает в беспокойство. Волосы на затылке Агареса ш е в е л я т с я, как у животного, он сильно втягивает воздух ноздрями – словно загнанный волк, почуявший поблизости охотника с ружьем. Наверняка впереди еще какая-нибудь часовня. Что ж, пусть побесится. Я уже говорила – терпеть не могу, когда меня игнорируют. Лучше открытая ненависть, чем скучное безразличие. Ну, я ему устрою фейерверк. Скандалу требуется отдаваться как любимому: по полной программе. И желательно не симулировать – иначе не почувствуется реальный запал.

– Так ты скажешь или нет? – мой голос пропитан молниями угроз.

Агарес бросает свои нюхательные упражнения.

– Нет, – слышу я короткий смешок. – Меньше знаешь – крепче спишь.

Я не могу найти слов. Так открыто меня еще никто не посылал. В мозгу ядовитыми бутонами распускаются тысячи вариантов ответных выражений.

– Ублюдок! – выбираю я первое из того, что подвернулось.

– Сука, – беззлобно отвечает он, втягивая воздух ноздрями.

– Ты не джентльмен! – бушую я, не в силах остановиться.

– И хули с того? – в тоне демона слышится мертвое спокойствие.

Скандал – это улица с двусторонним движением. Если на меня не орут в ответ – я не получаю подпитки и сдуваюсь, как шарик: что, в общем-то, и произошло. Надула губы, шагаю со страшно обиженным видом, отвернув лицо в сторону: на мужиков это действует безотказно. Однако демон, вопреки обычаю, не спешит прыгать вокруг меня, засыпая торопливыми вопросами: «Что случилось, солнышко? Чем я тебя обидел?» – он по-прежнему держит нос по ветру. Идти с головой, до отказа повернутой влево, нелегко: я получаю лишнее доказательство тому, врезаясь в голубую ель. В лицо впиваются острые иголки, я коротко визжу, но Агарес даже не думает засмеяться. Вот это уже попросту оскорбительно. Бесчувственная тварь.

«Интересно, – ехидно рассуждаю я. – А если задрать майку и показать ему сиськи – это сработает?».Вздыхаю. Наверное, нет. Какой же он на фиг демон? Женщины вкладывают в понятие «демонический» что-то таинственное, определенную мистику, загадочную сексуальность. Относительно Агареса можно сказать с полной уверенностью: секса в нем примерно столько, сколько содержится в сырой картофелине. Хамло. Небрит. По виду – запойный алкаш. Это все равно, что танку сиськи показывать.

Кипя праведным гневом относительно свинства демонов, я забываю об окружающем мире и едва не сбиваю с ног какого-то маленького человечка.

– Сорри, – небрежно кидаю я через плечо по московской привычке.

Тот молча размахивается, занося над моей головой обоюдоострый меч…

Отступление № 10 – Малик/прошлое

Кто сказал, что с возрастом перестаешь бояться темноты? Хотел бы он посмотреть на таких умников. Взять их за шкирку, да бросить в ночной лес – без капли света, чтобы от малейшего шороха сжимало сердце, а каждый ствол дерева рисовался силуэтом чудовища. Он никогда не любил ночь. Правда, не стоит преувеличивать – в тот роковой час тьма не была совсем уж кромешной. Так, сумерки – брезжил рассвет, а до утра – и вовсе рукой подать. Давя подошвами влажную, рыхлую землю, он шел среди толстых деревьев, пропитываясь неприятным ощущением п р е д ч у в с т в и я, и сам не понимал, почему. В руках у его отряда были факелы, хорошо освещающие путь, – он отлично запомнил, как ярко они горели… жирным, синеватым пламенем – по толстым древкам, запекаясь от жара, стекали густые капли смолы. Ферри, обожающий давать другим советы, не раз спрашивал – какого же хрена ты не отказался от задания? Хорошо надувать щеки, представляя себя в минуту опасности на месте других: ты всегда кажешься умнее и сообразительнее. В силу свойства своей профессии Ферри не в состоянии понять, в чем заключалась служба. Даже с миллионами в кошельке он остался мелким торговцем, купи-продай, дальше двух мешков муки оптом уже не мыслит. Служба считалась чрезвычайно почетной, и его отец, человек великого благочестия, не усомнился в своих действиях, дав взятку за нужную рекомендацию. А чиновник, задыхаясь от жира и важности, еще и раздумывал – брать или нет? Конечно же взял. Для этого пришлось продать половину того, чем они владели, – скот, утварь, приданое сестры… даже кое-что из праздничной одежды. Но все это чепуха, отец просто светился радостью: наконец-то единственный сын и наследник вышел в люди! Не все соседи разделяли их счастье. Некоторые издевались над теми, кто служит, презрительно называя их рабами. Малик не обижался на них. Он понимал – они завидуют ему: мучительно, до зубовного скрежета. Он действительно служит знатному человеку без какого-либо жалованья (им выдавали разве что еду), но статус службы возвеличивает его, возносит до небес, обеспечивая силу и значимость. Трудно оценить в валюте столь бесценные вещи, как всеобщий почет и уважение! Так случалось каждый раз, стоило ему пройти через улицы столицы, облаченному в особые доспехи, держа руку на серебряной рукояти меча: люди кланялись, зазывая в дом испить воды, – каждому хотелось показать свою полезность. Он раб? Но его не покупали на невольничьем рынке, не смотрели в зубы и не заставляли сжимать руку, проверяя крепость бицепса. Каждый год службы мог искупить с о т н ю грехов семьи. Это стоит жалованья.